Наказание вечностью
Помост, на котором стояла плаха, был пышно украшен гирляндами из живых цветов со всех краев империи. Особенно выделялись, конечно, полупрозрачные лепестки лунных пионов, символа правящей династии. Ветер, который специально нагнали императорские маги, уже трепал знамена. Всего через час место правителя займет Виррэ Третий, сын Аллерея Терпеливого, пятнадцатого представителя династии, да обретет он заслуженный покой.
Палач посмотрел сквозь решетку на собирающихся зрителей и хмыкнул, возвращаясь к проверке древнего топора, созданный еще дикими племенами, населявшими эти земли тысячелетия назад. Примерно в то время и случилось «пленение смерти», как любят вещать священники в далеких храмах, чтобы хоть как-то объяснить малограмотному крестьянству суть праздника. Палач с нежностью провел пальцами по лезвию, запах лунных пионов бередил старые раны. Четырнадцать раз он заносил свое орудие, обеспечивая смену власти и даруя очередному императору избавление. Вызывая у всех прочих сжирающую изнутри черную зависти – с самого основания империи смерть была для ее граждан привилегией.
Для полноценных граждан, само собой, – тех, кто жил на этой земле веками. Когда-то бессмертные были лишь диким племенем, по крайней мере так считали пришедшие с другой стороны гор захватчики. Но до поселения те просто не дошли – жгучий летний ветер уже тогда разносил пыльцу лунных тюльпанов, отравляя всех, кто пришел извне. Лишь несколько обессиливших чужаков добралось до племени. Их даже пожалели, отпоили отваром все того же цветка, дав шанс не умереть от ядовитой пыльцы. Но не шанс уйти – стоило перейти горы, как очищенный от чудовищного растения воздух тут же убивал за попытку вернуться из проклятой долины. Пришельцам хватило одной смерти.
Шли века, история повторялась, а племя копило знания о внешнем мире. Однажды нашелся смельчак, сумевший перейти горы вместе с выкопанным из земли кустом лунного пиона. Растение прижилось и на той стороне, удивительно быстро разрастаясь, пусть и став слабее, чем на своей родине. Неземные просвечивающие цветы пришлись по вкусу местному населению, которое само распространило свою беду от долины Первого Вдоха до самых краев мира. Отравляя себя. Сокращая свою жизни до смешных тридцати лет.
И тогда пришли они.
Смельчак, принесший в мир проклятый цветок, стал первым императором. Палач помнил, как стремительно откатывались в своем развитии назад отравленные пыльцой смертные. Существование превратилось для них в борьбу за каждый день, где уж тут взяться времени на науку и исследования. Но первый император не был жесток. В дни великих праздников, первым из которых стала его коронация, всем до последнего пьяницы раздали буквально по глотку того самого отвара. Люди, переставшие страдать от невыносимых болей, от которых не спасали ни лекарства, ни более жуткие способы, были готовы носить императора на руках. Ведь страшно было – мучаться и не иметь возможности уйти на ту сторону жизни. Их детям, рожденным после коронации, было сложнее. Еще хуже – внукам. Правнуков никто из них все равно не увидел, но для тех все вернулось к жизни до первого императора: боль и тридцать лет служения бессмертным.
Второй император повторил «исцеление». Так зародилась традиция – каждые несколько столетий, когда существование народа становится совсем уж невыносимым, а император устает от своего бремени, императорский палач заносит свой топор.
Императорский палач... С такими же прозрачными, лунными глазами как и у правящей династии. Но кто будет смотреть угрюмому типу в маске в глаза? Только благодарный за избавление потомок в то короткое мгновение, когда он уже опустился на колени перед плахой, но еще не склонил голову. Первый император, взявший на себя эту роль, провожал в этот путь и своих потомков, и аристократов.
И пусть годы для него слились в единое пятно, он отчетливо помнил каждый весенний день, когда на площади раздавался свист топора, а люди получали два-три поколения действительно счастливой жизни.
Особенно четко он помнил каждый день коронации. Единственный день, когда он мог незаметно мягко потрепать по волосам очередного прапрапра... ровно на мгновение. Дать понять очередному ребенку, – а для его вечности они все были детьми, – что тот справился со своей частью огромной ноши и теперь получает долгожданную свободу, возможность рассыпаться семенами проклятого цветка и разойтись по миру. Ведь все знают – в день, когда заносится топор, лунные пионы цветут особенно пышно, а в саду в столице появляется новый куст этого воистину королевского цветка.
А императорский палач... Что ему? Ему, принесшему миру это проклятие, остается вечность. В наказание.
